За 12 лет собрано 101 878 425 руб.
   
Добрые люди подобны звездам, светилам того века, в котором они живут, озаряя свои времена.


(с) Б. Джонсон

Благотворительность в мире. История и система

24.06.2013

 Благотворительность, в основе которой лежат крупные суммы, и агентами которой выступают специально для этого предназначенные учреждения – в дальнейшем в этой статье она будет называться “большой” или “системной” благотворительностью, – в разных странах имеет свою историю и специфическую культуру, на появление которой влияет множество факторов. Часто принято говорить о влиянии протестантизма на культуру благотворительности и на филантропию в целом, но этот фактор не является определяющим.

Америка, в которой особенно развита крупная системная благотворительность, с организацией огромных фондов, специально созданных для управления этими благотворительными финансами, представляет собой своего рода исключение среди других стран, преимущественно протестантских по своей культуре. Даже при беглом сравнении видно, что в Европе протестантские страны не развивают частную системную благотворительность в таких масштабах, как США. Если религиозная этика сказывается на общем отношении к проблемам милосердия и благотворительности отдельных людей, не обладающих большими средствами, но готовых отдать свои деньги с гуманными целями, то на появлении системной благотворительности она сказывается незначительно.

В целом Европа отличается от США не столько религиозной этикой, сколько другими историческими традициями, в частности семейные финансы там имеют более долгую историю и укоренены в традициях. Как заметил один из адвокатов, работающих одновременно в Америке и Европе, европейские бизнесмены, в отличие от американских, при планировании финансов думают на много поколений вперед. Тем самым, в Европе менее склонны отдавать все свои деньги на благотворительные цели, чаще стараясь оставить все деньги в семье, даже при отсутствии прямых наследников. Важны здесь и многие другие факторы, в частности, скорость экономического развития. В США, опыту которых и посвящена по преимуществу эта статья, к концу XIX века аккумуляция капитала происходила стремительно, чего не было в Европе. Если такая быстрая аккумуляция богатства в частных руках и была когда-либо в Европе, то это было в Британии времен индустриальной революции. К началу XX века, когда стали складываться такие стратегии большой благотворительности, как организация фондов, в Европе, в отличие от Америки, уже не было столько "шальных денег" и такого количества "новых богатых".

Есть и другие факторы, влияющие на традиции. Например, если в Америке в конце XIX века баснословно богатые американцы считали своим долгом основать новый университет на пустом месте, который получал в конце концов имя своего основателя (к примеру, Университет Дюка или Университет Вандербильта,), то в Англии мы не увидим новых университетов, основанных на частные деньги. Приглядевшись более внимательно к тому, как устроен знаменитый Кембриджский университет, мы увидим, что в нем колледжи, основанные в исторически недавнее время на частные деньги и носящие имена своих благотворителей. Этот пример хорошо показывает, что в Европе благотворителям часто кажется более престижным присоединиться к какому либо традиционно знаменитому учреждению, чем создавать свое новое.

В этом смысле среди американских предпринимателей конца XIX века царил дух американских пионеров, осваивавших территории, основывавших города, открывавших новые пространства, отнимавших их у индейцев и заселявших их белыми поселенцами. Эти предприниматели, создававшие новые предприятия на пустом месте, так же относились к созданию новых университетов, музеев, библиотек и благотворительных фондов. Этот дух индивидуального предпринимательства, заметно присутствующий в большой благотворительности, в наиболее яркой форме выражен в США, а не в других странах. Поэтому имеет смысл обратиться к американской истории, чтобы увидеть подробности того, как предпринимательский импульс реализовывался в благотворительной деятельности.

Пионеры благотворительности. Наиболее знаменитыми благотворителями конца XIX – начала XX века в Америке – имена их известны всем – были Эндрю Карнеги и Джон Рокфеллер. Однако история большой благотворительности в то время не ограничивается этими именами. С самого начала в США можно выделить три стратегии большой благотворительности: накопление ценностей с последующей их передачей в общественное пользование, основание функциональных просветительских учреждений и основание благотворительных фондов.

Первая стратегия приводила к возникновению общественных музеев и библиотек. Богатеи Америки собирали коллекции картин или старинных книг и потом передавали их обществу под управлением специальных попечителей. Наиболее яркий пример такого рода –железнодорожный магнат Хантингтон, который, можно сказать, построил всю Южную Калифорнию. Он был баснословно богат и часть своей жизни посвятил собиранию живописи и повсеместной скупке старинных книг, поскольку считал, что Америке не хватает английского культурного наследия времен Шекспира и ранее. В результате сложилась одна из лучших в мире и заведомо лучшая в Америке библиотека старинных английских изданий. Библиотека эта вместе с музеем находится в специально построенном здании в центре огромной усадьбы около Лос-Анджелеса и доступна публике.

Вторая – основание университетов и публичных библиотек, то есть просветительских учреждений, которые сразу находятся в управлении людей, поставленных ими заведовать. Так появился на свет знаменитый Стенфордский университет, полное название которого – Университет Лиланда Стенфорда младшего. У строителя железных дорог в Северной Калифорнии Лиланда Стенфорда и его жены был единственный сын, трагически погибший в студенческом возрасте. Решив, что лучшее, что они могут сделать в память сына, это основать хороший университет, чета Стенфордов отправилась на восточное побережье в старинные классические университеты Америки, в частности, в Гарвард, чтобы посоветоваться, как можно это сделать. При встрече с ректором Гарварда они спросили его: “Сколько необходимо денег для того чтобы построить университет размером с Гарвардский, начинив его полностью аудиториями, оборудованием и снабдив его преподавателями?” Несколько ошеломленный ректор после раздумья назвал огромную по тем временами сумму, и в комнате раздался возглас жены Стенфорда: “Мы можем это сделать, Лиланд, мы это можем!” Так и случилось. Недалеко от Сан-Франциско, в том районе, который теперь вокруг Стенфорда стал знаменитой Кремниевой долиной – центром информационно-технологического развития, был построен университет, ставший в конечном итоге один из крупнейших и самых знаменитых университетов Америки.

Параллельно со школами, колледжами, университетами, библиотеками и музеями, основанными на частные деньги, стали появляться специальные организации для управления деньгами в благотворительных целях. Механизм был тот же самый, что и при основании музея – создание “благотворительных трастов”, в которых группа попечителей распоряжалась деньгами. В начале обычно это были небольшие деньги и локальные цели. Первый благотворительный фонд создал сразу после войны Севера и Юга Джордж Пибоди, бизнесмен-янки, до этого основавший ряд музеев. Его фонд был направлен на улучшение образования американском юге. Историки считают, что именно под влиянием примера Пибоди Джон Рокфеллер в 1902 году выделил специальные деньги для создания аналогичного фонда. В этом направлении и стала развиваться системная благотворительность.

С самого начала большая благотворительность оказывается полем, в котором возможна конкуренция предпринимателей. Пусть их бизнесы охватывали разные сегменты рынка – они конкурировали в пространстве предпринимательского престижа: кто круче – банкир Вандербильт или основатель нефтяной компании Рокфеллер, кто из них всех – наиболее выдающийся предприниматель? Таким же полем конкуренции стала область благотворительности. Конечно, между собой конкурировали и основатели университетов – кто даст на университет больше, чей университет будет лучше: Вандербильта, Дюка или Рокфеллера? Тот же дух соревнования за успех перешел в сферу создания фондов.

Вначале появились узконаправленные фонды: это и Рокфеллеровская санитарная комиссия, предназначенная для борьбы с болезнями на американском Юге, и Фонд Карнеги по улучшению преподавания. В итоге, самим предпринимателям стало ясно, что правильнее было бы создавать большие фонды с единым менеджментом, нежели множить специализированные фонды. Точно также как логика бизнеса приводила их к созданию крупных холдингов или трастов, так и здесь, в области благотворительности они стали создавать крупные корпорации с диверсифицированными интересами. Недаром главный фонд Карнеги, основанный в 1911 году, назывался “Корпорация Карнеги в Нью-Йорке”.

Одним из интереснейших фондов того времени, который следовало бы исторически поместить впереди “Корпорации Карнеги”, был Фонд Рассела Сейджа, основанный вдовой крупного американского финансиста, Оливией Сейдж. Жена презирала своего мужа, который был возможно не очень чистоплотным бизнесменом, семейная жизнь их была тяжелой, а когда в 1907 году Оливия унаследовала все деньги мужа, она, решив никогда ими не пользоваться, создала специальный фонд для помощи бедным. Он был сочетанием формы бизнес-организации с деятельностью социальной направленности.

Развитие фондов несомненно шло в атмосфере конкуренции между их основателями, вышедшими на новый рынок – рынок благотворительности, где возврат инвестиций происходил в символической форме престижа. Карнеги и Рокфеллер несомненно соревновались в том, чьи деньги будут более успешно потрачены.

Филантропия и общество. Одной из основных идей Эндрю Карнеги было создание нового научного учреждения, которое он был готов передать в ведение государству. Беда была в том, что выделяемые для этого финансы оказались в бондах свежеиспеченного монополиста – Американского стального треста (US Steel Trust). В ситуации, когда политики Америки боролось с засильем монополий в жизни страны, правительство понимало, что будет очень трудно принять дар Карнеги так, чтобы это не было символическим одобрением новой монополии. Чтобы не обидеть Карнеги и принять правильное решение, его пригласили на завтрак с президентом в Белом доме, после которого было решено, что Институт Карнеги станет исключительно частным и правительство к нему не будет иметь никакого отношения.

Это было действительно важное историческое событие – прецедент, образец, по которому далее строится традиция. Прими правительство этот дар Карнеги, возможно, последующие филантропы были бы более склонны создавать учреждения совместного управления, выделяя лишь средства и предоставляя возможность федеральному правительству на их деньги строить национальное достояние под федеральным управлением. В тот момент история пошла другим путем, и, соответственно, такой традиции не сложилось.

Надо сказать, что подобно тому, как общество и политики того времени критиковали самих американских магнатов, они критиковали и их фонды. Первая волна критики была популистской и вся состояла в том, что фонды – это просто вложение нечестно нажитых денег, которые теперь обеспокоенные совестью магнаты, возвращают в общество, но при этом возвращают их таким образом, что разрушают саму американскую демократию. Ведь вместо того чтобы отдать их народу, они создают новые корпорации, которые будут управлять этими деньгами!

Сенатор Уолш, возглавлявший одно время комиссию Сената США по промышленным отношениям, все время твердил, что филантропические организации являются манипуляторами общественного порядка, что они – лишь маска, за которой скрываются промышленные интересы магнатов. Возглавляемая им комиссия вызывала на ковер и Рокфеллера, и Карнеги, и бывшего сенатора Гугенхайма, основавшего свой фонд, пытаясь как бы остановить процесс развития системной благотворительности. По словам Уолша, благотворительные тресты представляли угрозу обществу, позволяя благодаря огромным деньгам влиять на общественное мнение и общественные представления совершенно неправомочно, вне демократических институтов Америки.

Отчасти сенатор был прав – фонды оказывали большое влияние на общество и были выразителями интересов их основателей. Но как показывает история, это лишь пошло на пользу США и другим странам, в которых действовали американские фонды. Именно инициатива фондов и выделенные ими деньги обеспечили огромные санитарные изменения в Америке и других странах: улучшение здоровья населения на юге США, борьба с малярией, брюшным тифом и желтой лихорадкой – заслуги фондов Рокфеллера.

Другой важный аспект деятельности фондов был в том, что они не просто облегчали жизнь городской бедноты или разрешали городские проблемы путем вложения денег в улучшение жизни – они развили исследования, которые вскрыли множество проблем в городской жизни. Современные формы общественного опроса и социологических исследований, как мы их знаем, были созданы благодаря поддержке американских фондов.

Фонды, особенно Корпорация Карнеги, также сыграли огромную роль в поддержке мирного процесса после Первой мировой войны и создании послевоенного мирового порядка, который вырабатывался медленно и с трудом. Хотя национальные правительства готовы были участвовать в этих процессах, как со всякими правительствами и бюрократическими организациями, достигнуть общих решений по финансированию тех или иных инициатив было очень трудно. Фонды сыграли здесь огромную роль, подставляя плечо новым инициативам или создавая их сами.

Фонды стали мощной стратегией организации благотворительности еще и потому, что позволяли своим основателям, если и не всегда прямо управлять их деятельностью, то по крайней мере направлять ее в ту или иную сторону. С музеями и университетами это было невозможно, и потому фонды оказались более привлекательны для крупных промышленников и финансистов.

Собиратель живописи при жизни может наслаждаться самим процессом коллекционирования и красотой своего собрания – это служит своего рода отдыхом от того бизнеса, которым он занимался ранее, как это было с Хантингтоном. Создатель университета сразу отдает его в распоряжение профессоров и совета попечителей, который будет избирать ректора. И даже если основатель будет председателем совета попечителей, его или ее возможность руководить университетом очень ограничена.

Так, вдова Стенфорда, прожила долгую жизнь и всячески пыталась руководить "своим" университетом, но ей это не удавалось, кроме редких случаев. Например, однажды она добилась увольнения профессора, упорно высказавшего публично политические взгляды, которые были ей не приятны. Это спровоцировало общенациональный скандал с протестами против насилия капиталистов над свободой образования. То, что именно этот скандал был столь знаменит, показывает, что во всех остальных случаях в частных университетах их основатели или их потомки никогда не вмешивались в жизнь университета даже до такой степени. В результате для таких благотворителей самореализация в области бизнеса находилась в одной части их жизни, а благотворительность, связанная с передачей нажитого богатства обществу – в другой.

Фонды были новой формой реализации предпринимательских талантов, которые были у этих людей. Карнеги сперва строил мосты, железные дороги, организовывал сталелитейную промышленность, а затем стал организовывать благотворительность и международную деятельность с той же силой и с той же вдумчивостью, с какой он занимался всеми предыдущими формами бизнеса. Через все прошедшее столетие от той эпохи до наших дней крупную благотворительность отличает именно то, что она в той или иной форме оказывается реализацией, пусть иногда и посмертной, тех целей и задач, которые ставит сам основатель такого благотворительного фонда.

Эпоха Карнеги и Рокфеллера заложила основы системы благотворительных фондов, и система эта просуществовала в том виде, как описано выше, почти до наших дней. За это время возникло множество американских фондов, в том числе и такие знаменитые, как фонд Гуггенхайма и фонд Макартуров, известные в России – фонд Гуггенхайма сейчас работает с Эрмитажем, а фонд Макартуров имеет московский офис. Оба эти фонда интересны, как примеры того, почему богатые люди дают деньги на системную благотворительность и как по-разному они направляют деятельность этих фондов при жизни и потом и после своей смерти.

В основе учреждения Фонда Гуггенхайма лежала та же глубоко личная мотивация, как и в случае со Стенфордским университетом – у сенатора Саймона Гуггенхайма умер сын только что окончивший школу, и семья, разбитая горем, решила увековечить память сына, в честь которого и был назван фонд, основанный в 1925 году. Важно при этом то, что Гуггенхайма-отца были совершенно специфические идеи по поводу того, на что должны идти деньги. Гуггенхайм хотел, чтобы деньги его фонда служили развитию и распространению знания, пониманию окружающего мира и пониманию красоты – формулировку "appreciation of beauty" можно понять и как "признательность за красоту" искусства и окружающего мира, ту красоту, которой не успел насладиться его сын. По мнению сенатора этим целям в наибольшей степени соответствовала поддержка ученых и художников, которые могли бы, благодаря своему творческому потенциалу, каждый сам по себе, самостоятельно развивать то или иное направление науки или искусства.

Здесь налицо с одной стороны идея поддержки культуры в целом, особенно художественной культуры, а с другой стороны – уверенность в том, что такая художественная культура создается отдельными людьми, в которых силен интеллектуальный и творческий дух, а не учреждениями, в которых эти люди могут работать или выставляться. Именно поэтому среди деятельности Фонда Гуггенхайма важнейшее место занимают стипендии для профессионалов во всех областях от физики до живописи.

Если внимательнее взглянуть на Фонд Гуггенхайма, то станет понятно, что движет этой организацией. Даже если его менеджеры не говорят об этом прямо, они все равно так рассказывают о своей работе, что слушатель понимает – они заняты своего рода инвестиционным бизнесом. По сути, Фонд занимается инвестициями в культурную сферу таким образом, чтобы успехи тех людей, которые получили стипендии, возвращали фонду эти вложения – конечно, не деньгами, а славой, репутацией и общим ощущением, что деньги потрачены не зря. Менеджеры Фонда всегда переживают, тем ли ученым и художникам дали они деньги, и каждого успешного стипендиата, который прославился после того, как получил стипендию Гуггенхайма, они записывают на свой счет.

Джон Дональд Макартур, основавший свой фонд, имел несколько иное представление о благотворительности, и фонд Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров соответственно получил другое направление. Джон Макартур сделал состояние в области страхового и девелоперского бизнесов. Его деятельность в области бизнеса началась всерьез в 1928 году, когда ему было 30 лет, и на скопленные деньги он купил небольшую страховую компанию. К моменту смерти в 1978 году он был одним из трех самых богатых людей Америки того времени. В разное время он был собственником 12 страховых компаний. В 63 года он обратился к торговле недвижимостью и городскому развитию – девелопменту – во Флориде, владел множеством строительных компаний, торговых центров и самыми разнообразными бизнесами из разных областей: отелями, телевизионными станциями, банками.

Кэтрин Макартур сама была замечательным менеджером и участвовала во всей предпринимательской деятельности как главный финансист. С самого начала их совместной жизни она занималась бухгалтерией, в то время как Джон управлял развитием бизнеса. Именно ей принадлежали многие разработки в управлении финансами страховых кампаний мужа. Когда в 1978 году Джон скончался и возник фонд Макартуров, она одним из членов совета директоров.

Джон Макартур никак не предписывал задачи основанному им фонду. Напротив, ему не нравились попытки бизнесменов диктовать благотворительным фондам то, чем они должны заниматься. Когда фонд возник в 1978 году, совет директоров сформулировал направления, деятельности, постаравшись определить те проблемные области, в которых сфокусированная программа грантов – иными словами, прицельные инвестиции – могла бы принести заметную пользу. С того момента совет директоров и менеджеры фонда все время стараются развивать новые программы и искать новые области приложения усилий, где фонд мог бы внести изменения в жизнь людей.

В настоящее время фонд Макартуров – один из 10 крупнейших фондов Америки с активами в $4 млрд. Он распределяет гранты не менее, чем на $150 млн. ежегодно. Две крупнейшие программы, по которым осуществляется распределение средств – это программа “Глобальной безопасности и устойчивого развития”, которую мы знаем в России: решение проблем безопасности, охраны природы, национальных меньшинств и т.п.; и программа “Развитие человека и сообществ” (Human and Community Development): борьба с неравенством за счет расширения возможностей людей участвовать в экономической жизни, укрепление местных сообществ и их ресурсов, забота о детях и возможностях их развития. Это инвестиции в человека – в возможности людей самим бороться с трудностями и несправедливостями жизни.

Фонд Гуггенхайма и фонд Макартуров дает примеры разных стратегий их основателей. Одни организаторы большого бизнеса стремятся к тому, чтобы фонды реализовывали их собственные идеи, в том числе после их смерти руками экспертов и менеджеров. Другие доверяют все дело с самого начала менеджерам и экспертам, специализирующихся на работе в большой благотворительности.

Менеджеры и эксперты играют в фондах такую же решающую роль, как и в других формах бизнеса. Все фонды устроены более или менее одинаково. Каждый имеет совет директоров или совет попечителей, который управляет фондом в целом. Совет принимает стратегические решения о распределении денег внутри фонда на различные программы, утверждает основные расходные статьи в фонде. Если фонд небольшой, то совет утверждает и более детальные решения. Совет директоров или попечителей в благотворительной организации – это добровольная, неоплачиваемая работа. В советы входят деятели бизнеса, или деятели других фондов, ученые; чаще всего – и те, и другие, и третьи. Образцовый совет директоров фонда включает крупного адвоката, известного своим интересом к тем или иным проблемам, которыми занимается фонд, представителей мира бизнеса, - и активно действующих, и тех, кто уже на покое и занимается только благотворительностью, - а также деятелей из других фондов. Скажем, хорошо оплачиваемый вице-президент одного фонда, может заседать в совете директоров другого в качестве волонтера.

Под управляющими менеджерами, как то президент, один или два вице-президента по нескольким программам, а также финансовый директор фонда, работает несколько менеджеров, которые отвечают за отдельные программы, отдельные направления деятельности. Все эти люди рекрутируются обычно среди интеллектуальной элиты того или иного направления в зависимости от интересов фонда. Как правило многие в результате становятся профессиональными менеджерами в области благотворительности. Таких менеджеров американский историк науки Роберт Коулер назвал "научными партнерами", говоря о сотрудниках фонда Рокфеллера, управлявшими деньгами на научные исследования. Именно они формулировали направления, в которых готовы были поддерживать науку и вместе с учеными вырабатывали стратегии научной политики. С помощью денег фонда Рокфеллера эти менеджеры управляли развитием американской и мировой науки и при том с небывалой успешностью.

Всем известны современные научные, промышленные и финансовые успехи биотехнологических фирм. Их успех основан на достижениях современной научной дисциплины, которая называется “молекулярная биология”. И пример этой науки оказывается самым ярким примером успешного менеджмента в области благотворительности для науки. Сам термин “молекулярная биология” для обозначения новой дисциплины был впервые применен менеджером Фонда Рокфеллера, который заведовал программами медицины и биологии, Уорреном Уивером, и ему, можно сказать, принадлежит инициатива создания этой области науки. Уивер был профессор-физик, нанятый президентом фонда, чтобы возглавить новые программы по развитию естественных наук. Он счел правильным сконцентрировать деньги на междисциплинарных исследований там, где физические и химические методы будут применяться к наукам о жизни и к медицине. И именно благодаря деньгам фонда Рокфеллера создавалась вся современная молекулярная биология и молекулярная генетика.

Традиционные каналы распределения денег на науку и образование очень инертны и редко направляют деньги на новые рискованные направления, которые могут не оправдаться. Когда в Америке и Европе государство и научный истеблишмент полагали, что совершенно не обязательно давать деньги на рискованные научные игры, именно Фонд Рокфеллера обеспечил развитие новых научных направлений в той области, которая потом обернулась успешными биотехнологиями. В послевоенной Германии такую же роль выполнил фонд Фольксвагена – бюджетные организации в Германии давали много денег на науку, но не рисковали давать денег на физико-химические методы в биологии и медицине. Труд по созданию этой области, которую мы знаем теперь как не только научно плодотворную, но и предпринимательски выгодную, взял на себя Фонд Фольксвагена.

Фонды, основанные предпринимателями, которые сами по себе в своем бизнесе готовы были нести предпринимательские риски и принимать важные стратегические решения, создавая новые области предпринимательской деятельности, оказались хорошими продолжателями дела своих основателей. Их менеджеры искали новые идеи и были готовы рисковать, вкладывая деньги в сферы науки и политики, в успех которых верили, будь то международные идеи, социальные и политические исследования или сугубо научные работы в области естественных наук и медицины.

Как очевидно, цепочка обучения менеджменту тянется от основателей фондов до ученых, получавших от фонда деньги. Президенты и советы фондов, подбирались самими основателями, из таких людей, которые были готовы заняться управлением доверенных им денег в том же предпринимательском духе. Они уже в свою очередь подбирали таких же ученых в качестве менеджеров программ, а те раздавали деньги тем ученым, которые могли соответствовать требованиям нового менеджмента науки. В конечном итоге предприниматели приучали ученых жить не на постоянное жалованье от университета, а на то, что называется грантами. Эта стратегия полностью себя оправдала. Именно благодаря новому поколению ученых и программистов, ставших бизнесменами, описанная выше система работы фондов начинает меняться в последние лет пять.

Hi-Tech-благотворители. Новое поколение американских филантропов-мультимиллионеров, предпринимателей, выросших на высокотехнологическом бизнесе, так называемых “хай-тек-благотворителей”, вывело системную благотворительность на новый этап развития. Особенность этого поколения с его особыми стратегиями состоит в том, что они сделали деньги в достаточно молодом возрасте в очень короткие сроки. Кремниевая долина в Калифорнии и пригород Сиэттла Редмонд, где находится компания Microsoft, заполнены миллионерами, которыми еще нет сорока. Многие из них уходят из той сферы деятельности, в которой они сделали свои миллионы, решив, что сделали все, что могли в этой области и теперь должны найти себя в другой. Известен случай, когда программист, ставший миллионером в фирме Microsoft, бросил программирование и поступил в медицинскую школу, сказав, что решил все программистские задачи, которые хотел. Он заработал деньги, которых ему хватает для жизни, и теперь он хочет найти какую-то новую область, в которой будет полезен людям, где сможет самореализоваться другим путем.

Так или иначе, молодые бизнесмены, сколотив огромный капитал на взрыве высокотехнологичного бизнеса, существуют в культуре системной благотворительности, в которой все крупные предприниматели создавали фонды для того, чтобы управлять своими деньгами в благотворительных целях. И, естественно, молодые благотворители в бизнесе hi-tech – не исключение. Они также дают огромные деньги разным благотворительным организациям, в том числе и тем, которые они учреждают сами.

Важное отличие от ситуации предыдущих десятилетий, поразившее Америку, в том, что эти люди с большими деньгами молоды и энергичны. Они пришли в благотворительность не на закате лет, когда их основным делом было бы создание благотворительных стратегий и организаций, которые после их смерти выполняли бы поставленные задачи. Эти люди сами готовы управлять своей благотворительностью. В известном смысле, мы возвращаемся на этом этапе к эпохе великих филантропов Рокфеллера и Карнеги, когда последний сам управлял своей благотворительной корпорацией.

Надо сказать, что эта эпоха новых больших денег в благотворительности также характеризуется новым острым соревнованием между филантропами в области того, кто из них создаст наиболее успешные программы. В этом смысле очень характерны отношения Тэда Тернера и Билла Гейтса. Когда Тернер принял решение об оплате части американского долга ООН, он прямо говорил журналистам о том, что на новых богатых людях Америки лежит ответственность за решение множества международных и американских проблем, которые они могли бы решить своими деньгами. Американские журналисты восприняли это замечание однозначно – Тернер, не называя имен, указывает на новых молодых hi-tech предпринимателей, в первую очередь, на Билла Гейтса.

Билл Гейтс, конечно, ответил на этот вызов брошенный ему не только Тернером, но и журналистским сообществом, которое охотно подхватило эту идею. Он не просто стал давать деньги на благотворительность, но создал свой собственный огромный фонд. Он носит название “Фонд Билла и Мелинды Гейтс” и является крупнейшим фондом в мире, распределяющим гигантские суммы. Естественным образом основные стратегические решения этого фонда принимаются в узком кругу людей, которые управляют фондом. В этот круг входит сам Билл Гейтс, его жена Мелинда, и два со-президента фонда: отец Гейтса – Билл Гейтс старший, и Пэтти Стоунсайфер, бывшая коллега Гейтса по Microsoft.

Пэтти Стоунсайфер работала в Microsoft с 1988 по 1997 год, когда в возрасте сорока лет и будучи мульти-миллионером, она ушла с поста старшего вице-президента кампании, чтобы заниматься чем-то новым и проводить время со своими двумя сыновьями. "Я оставила замечательную работу по одной причине – из нее ушла страсть. Мое эго и чувство возбуждения были удовлетворены, но у меня уже больше не было страсти в отношении тех проблем, с которыми я сталкивалась каждый день. Я была как жонглер – управляя проектами, бюджетами и людьми – и моя единственная задача была не уронить шары." – говорила Пэтти, и ей можно верить. Как только возникло новое дело, потребовавшее новой страсти, она вернулась в большой бизнес – бизнес благотворительности. Дружеские отношения с Гейтсом сохранились, и когда он решил создать свой мега-фонд, то обратился к ней как классному профессиональному менеджеру.

Фонд Гейтса – очень яркий пример, когда крупнейший предприниматель сохраняет за собой полную возможность определять все стратегии своего фонда. Но другие современные молодые доноры стремятся действовать таким же образом, и сейчас мы входим в новую эпоху благотворительности, и мы даже еще не знаем, чем она будет характеризоваться. Возможно, новые фонды потеряют характер сугубо благотворительных организаций и в станут похожи на бизнес-корпорации, подобные тем, в которых работают их основатели. Возможно, некоторые новые филантропы, подобно Карнеги, оставят свой бизнес и обратятся целиком к филантропической деятельности, применив в этой сфере все те навыки и стратегии бизнеса, которые они реализовывали раньше, и это безусловно всколыхнет устоявшуюся систему. О том, что будет гадают современные исследователи, которые проводят исследования, собирая информацию и проводя интервью с новыми благотворителями. Ясно одно: вспышка богатства на основе высоких технологий на много лет вперед закладывает новые тенденции развития системной благотворительности.

Система личных фондов развита в Америке больше, чем в Европе. В Европе часто капиталы более размыты в виде совместного владения многими людей относительно небольшими пакетами акций. Решения же о передаче капиталов новому благотворительному фонду для вложения денег в науку, образование, медицину или искусство более склонны принять отдельные люди, обладающие состояниями, нежели группы людей, каждый из которых владеет частью этого состояния. Даже если группы людей будут выдавать деньги на благотворительные цели, они естественным образом – не потому что эти люди хуже других, а потому что такова динамика групповых решений – будут отдавать деньги на более надежные, проверенные цели, на гораздо менее рисковые стратегии. Только отдельные люди, которые принимают решения за себя и свои собственные средства, могут принимать свободные решения, открывающие новые области деятельности.

В отношении современных миллионеров и миллиардеров из области высокотехнологичного бизнеса исследователи употребляют выражение “венчурный благотворитель”. Это выражение верно и для Карнеги, и для Рокфеллера, и для молодых предпринимателей Кремниевой Долины в настоящее время. И можно надеяться на то, что в России с ее быстрой аккумуляцией капитала в частных руках тоже появятся такие же венчурные благотворители, которые откроют для себя и для общества в целом новые области и направления благотворительной деятельности в сфере социальной помощи и политики, поддержки ВУЗов, развития искусства, науки и медицины.

Д. Александров, профессор Санкт-Петербургского филиала ВШЭ


Возврат к списку

Мы в соц. сетях

Отзывы

 
 
То чем вы занимаетесь это такое благородное дело, вы молодцы, это прекрасно...
Mari
Спасибо...вам за добро которое вы делаете...Всего вам хорошего :-)главное здоровья и чтоб ваши семьи все беды обходили стороной
Катя
Дай бог вам терпения на долгие годы!Дай бог вам спасти тысячи жизней наших детей! То что вы делаете,не сравнится не одна акция. Не всегда в жизни бывает так как мы хотим,но дай бог вам много положительных результатов.Очень гуманно.Огромное вам спасибо!!!(F) (F) (F) (F) (F)
Лариса Джинджолия
у меня кумиры лишь отец, матушка, мои бабушки дедушки! ))но лично вам и фонду - мой благодарственный поклон и огромное спасибо за то, что вы делаете! и пожелаю сил, терпенья и здоровья для продолжения в этом поистине трудном деле! еще раз - спасибо!
Марат Аршба

Видеогалерея

 

Фотогалерея